— Вот те на! — похлопывая подростка по плечу, печально сказал партизан. — С чего это ты?

— Сестренку потерял, — устыдившись минутной слабости, ответил Коля и, вытерев кулаками слезы, стал рассказывать о своей беде: — Отец в начале войны ушел с Красной Армией. Мы остались с Верой. Ей было восемнадцать, а мне десять. Мама перед самой войной умерла от чахотки. Тогда у нас тут ясновельможные пановали. При них много умирало от чахотки.

— Вон оно что… — грустно сказал моряк. — И как же вы жили одни? Чем кормились всю войну?

— А мы, как и соседи, весь урожай в землю прятали. Немцы зайдут в хлев — пусто. Заглянут в кладовку — хоть шаром покати. А в погребе только бочки с капустой да огурцами. И с тем уходят. Так мы и прокрутились бы до прихода наших, если б не Митька Хряк… — Коля умолк, словно рассказал все, что могло интересовать партизан.

Однако моряк спросил, кто он, этот Митька Хряк.

— Полицай, — ответил Коля. — Он сперва был простым вором. В тюрьме сидел. А при фашистах вернулся в село и стал к сестре приставать. Она очень красивая. Самая красивая во всей округе. А у него нос на боку и всегда сизый, как черникой вымазанный, глаза выпученные, как у жабы, и жадные. А главное — вор и пьяница. Вера, конечно, на него ноль внимания. Он понял, что ее не уговоришь, и к фашистам на службу подался. Натянул полицейскую форму, винтовку через плечо и прямо к нам в дом. «Ну а теперь пойдешь за меня? Видишь, какой я стал!» — остановился посреди комнаты, сапогами поскрипывает, пальцами пощелкивает.

«Каким был, таким и остался!» — ответила Вера и даже отвернулась.

«Ну, погоди! — как змей, прошипел Митька. — Ты у меня попляшешь! В ногах будешь валяться!»

И началось. Сперва забрали у нас корову. Потом поросюка. А этой весной прислали повестку Вере ехать в Германию на работу, а мне зачем-то тоже явиться в комендатуру. Мы с Верой собрали свое барахло и ушли из села. Целых два месяца прятались по хуторам. Да Митька нас и там выследил. Вот мы и убежали сюда, в глушину. Вера два раза ходила в село менять одежку на хлеб да крупу. За два, три дня справлялась. А на этот раз пошла, и вот уже десятый день нету.

— Да-а, — печально протянул тот, что во флотском. — Как тебя зовут? Коля? Ну а меня так и кличут в отряде: Сергей Моряк. А это — Саша Реутов. Мы должны продолжать свое дело, но как же ты тут останешься один…

— Подожду еще дня три и пойду искать! — решительно заявил Коля.

— А еда у тебя есть?

— Рыба, — нахмурился Коля, потому что эта еда ему уже в глотку не лезла. — Сплел из лозы заставку и перегораживаю протоку. Тут рыба хорошо идет. — И вдруг оживился: — Хотите, я вам дам щуку? Сегодня поймал. Огромная!

— Ты оставь про щуку, — хитро прищурившись, сказал Реутов и снял с плеча вещмешок. — Скажи лучше, сколько ты дней без хлеба?

Коля потупился. Сказать правду, начнут отдавать все, что у них есть. А им самим-то где взять? Вон сколько брели по безлюдному болоту. Да и впереди, вдоль Припяти, ни сел, ни хуторов.

Пока он раздумывал, партизан достал из вещмешка окраец черного, в сухарь превратившегося хлеба и подал ему.

— А себе? — робко спросил Коля, двумя руками ухватив краюху.

— В отряде кое-что еще есть. Размочи и ешь, мы еще дадим, если пойдем мимо.

— Да, по-моему, его надо взять с собой, — сказал Моряк. — Что он тут один, ведь пропадет.

— Нет! — решительно возразил Коля, засунув краюху за пазуху. — Пойду искать Веру.