Становимся лучше… Интересно, в чем? Я определенно становлюсь старше – и, на мой вкус, слишком быстро, – но совершенно точно ни в чем не улучшаюсь. А жаль. Нужно знать и уметь куда больше, чем я, дабы удержаться в этой странной, непредсказуемой, соблазнительной игре, что фаталисты именуют «судьбой», священники – «путями Господними», а биологи – «жизнью».

Сейчас ключ к моей жизни хранится в портфеле – портфеле на багажной полке, над головами у четырех моих спутников. Всего портфелей там пять. Два черных «Самсонайта», два дешевых кожаных портфеля из тех, что делаются в Гонконге и продаются по почтовой рассылке через рекламные объявления в глянцевых воскресных приложениях, и один «Гуччи» – настоящий, не подделка.

Один «Самсонайт» можно вычеркнуть – это мой. Значит, остаются четыре. Содержимое одного из них сообщит мне, кто хочет меня убить; впрочем, разумеется, убийца не станет открывать портфель у меня на глазах.

Крайне маловероятно, что мужчина, взяв с собой в долгое путешествие портфель, ни разу его не откроет. Даже в часовой поездке на автобусе большинство из нас хоть раз да щелкнут замком. Если поездка длится часа четыре, человек, так и не открывший портфель, привлечет внимание любого, кому достанет любопытства это заметить. А мне сейчас любопытства было не занимать.

Я отложил книгу, достал «Нью-Йорк санди таймс» и развернул на странице с кроссвордом. Вытащил из кармана золотую шариковую ручку «Кросс», в задумчивости сунул ее в рот. Обвел вагон рассеянным взглядом, пару раз постучал колпачком по зубам и снова опустил глаза на кроссворд. «Граница между свободой и рабством, разделившая народ», девятнадцать букв. А черт его знает! Обычно я кроссворды люблю: они помогали скрашивать долгие и скучные часы слежки, когда читать нельзя, чтобы не упустить чего-то важного, а угадывание слов дает хоть какую-то пищу уму. Однако сейчас пищи для ума у меня и так было достаточно. Передо мной стояла загадка куда более сложная, и, если не разгадать ее быстро, один английский пенсионный фонд с облегчением узнает, что ему предстоит платить на одну пенсию меньше. Прищурившись, я вглядывался в кроссворд – однако в буквах на бумаге не было ключей, способных мне помочь. Ключи хранились в другом месте – в цифрах на вращающемся циферблате, спрятанном в моей ручке.

Прошло еще несколько минут, и я почувствовал, что затекает правая нога – в пятнадцатый раз за день. Попробовал ею пошевелить: стало чертовски больно. Надо пройтись, подумал я, – если, конечно, смогу встать. С самой посадки на поезд в Виннипеге прошлым вечером я не поднимался с места, если не считать одного короткого похода в туалет. Опустил сиденье, чтобы поспать, снова поднял утром, чтобы съесть завтрак на подносе. Голова раскалывалась, из носа текло, и выглядел я, должно быть, как наглядное доказательство преимущества авиаперелетов.

Запомнив, как лежат портфели – на случай, если какой-то из них сдвинется с места, – я захромал по проходу в соседний спальный вагон первого класса. И там увидел ее. Она сидела в отдельном купе и, когда я проходил мимо, на миг подняла глаза. Наши взгляды встретились. На ее лице ничего не отразилось. Сейчас она была рыжеволосой и в очках, при прошлой нашей встрече – блондинкой без очков. Два года прошло: достаточно, чтобы измениться, слишком мало, чтобы забыть. Неужели обознался?