Книги

Вулканы, любовь и прочие бедствия

22
18
20
22
24
26
28
30

Я ополаскиваю тарелки и стаканы и ставлю их в посудомоечную машину, провожу тряпкой по столу, придвигаю к нему стулья. Причесываю Салку, пока она чистит зубы, прикалываю хвостик на макушке маленькой заколкой, чтобы он не падал на лицо; наши взгляды встречаются в зеркале, сливаясь в тонкой теплой улыбке. Она прислоняется ко мне и сладко зевает. У меня в горле снова рождается плач: ума не приложу, что со мной такое.

— Ну, карапузик, — говорю я, хлопая ее по плечу, — давай, беги, не трать время на ерунду.

Через десять минут «мерседес» выезжает из отапливаемого гаража. Времени едва хватит на то, чтобы подвезти Салку до школы, но все равно я это сделаю, пусть даже попаду в утреннюю пробку по пути в западную часть города, в университет. Наш дом не очень удачно расположен с транспортной точки зрения, такова цена за то, чтобы жить у озера, с лесом на заднем дворе и с видом на бесконечные горы полуострова Рейкьянес. В наш сад тянутся лесные растения: мох, шикша, тимьян, фиалки, отдельные побеги куропаточьей травы. Сейчас они все спят под снегом, фары нашей машины освещают холодным светом твердые сугробы, но они все там: ждут весны, обхватив корнями камни.

Он был так рад, когда отыскал этот дом. Сказал: «Для тебя».

«Вот еще, — ответила я. — Не надо. Тут все слишком большое и шикарное».

Но он твердо стоял на своем: «Единственный правильный дом, который идеально подходит для лучшего в стране геолога».

«Не говори ерунду», — возражала я, но в конце концов уступила. Меня соблазняла возможность поселиться у этого озера, в окружении синих гор — памятников давно потухшим вулканам. Здесь я могла бы жить в свое удовольствие, и работать, и отдыхать: этот ландшафт вдохновлял бы меня постоянно.

Он был прав: дом мне в радость, я довольна нашим бытом, хотя никогда и не думала, что мы будем жить именно так. Как богачи. Дом удобно обустроен: на верхнем этаже — светлые комнаты, из которых открывается вид на все стороны, на нижнем — тихие спальни, укрытые зеленью. Когда мы вернулись домой из-за границы после учебы, то жили в папиной квартире в западном районе, и я представляла себе, что после рождения Салки немного расширим наше пространство; может быть, найдем место для небольшого кабинета, но не воображала себе подобного дворца, да еще в таком районе, удаленной части света, на окраине моего сознания[1]. Если бы он нашел нам жилье в Австралии, я бы и то удивилась меньше.

Любимый мой муж!

И вот — мы здесь, в этом районе со всеми его достоинствами и недостатками. Дочь выбирается из машины перед шкалой и вливается в толпу таких же детей из горных районов столичного региона, устремляющуюся в двери; все они выросли в безопасности и (относительном) довольстве, ездят за границу, у них есть айфон и новое пальто каждую осень, перед просторными особняками — по три машины и родители, которые снимают с грохочущих сепараторов рыночной экономики густые сливки, правда, пожалуй, пьют чересчур много вина и порой повышают голос во хмелю. Но не в нашем доме. У нас все нормально.

«Пока, мама», — произносит она, не оборачиваясь, и я еду дальше в теплую мглу, настраиваю радио на музыкальный канал «Рондо» и слушаю Брамса, пытаюсь сосредоточиться на сегодняшней задаче: подводных толчках, но мысли бродят где-то далеко. На дороге в центр города — длинная вереница красных задних фар, движение необыкновенно медленное, но сердиться на пробки бессмысленно: глупо тратить свою энергию. Более того: в растягивающемся по утрам за рулем времени я нахожу удовольствие, мне нравится уютный шум мотора и качество звука мощных аудиоколонок. Все работает как надо, показатели и цифры на элегантной приборной панели в полном порядке, и кофе в термосе приятно пахнет. Мой взгляд блуждает по соседним машинам. Вот эта, сбоку, полна клубов пара от электронной сигареты, и водитель жадно присосался к своему вейпу. Женщина в машине перед ним склонилась над телефоном и не следит за дорогой, забывает, что надо быть начеку и нажимать на газ, чтобы подвинуть машину на три-четыре метра вперед; в очереди за ней ощущается раздражение, и машина вейпера — словно голова очень сердитого дракона, который вот-вот извергнет на переднюю машину огонь и погибель. Может быть, эти люди скрывают какие-нибудь страшные тайны, может, у них вся жизнь летит под откос. Возможно, вейперу нельзя встречаться со своими детьми, а женщина с телефоном пишет юристу, который ведет дело о разводе. Или его ждет тюремный приговор за ужасное преступление, а ей предстоит умереть от рака. Люди могут бороться с самыми немыслимыми вещами, но по ним это не заметно, и при этом они продолжают ездить на работу, покупать продукты, чистить зубы, хотя для них было бы логичнее целый день задыхаться от страха, скорчившись в кровати.

Я качаю головой, удивляясь самой себе, и переключаю с Брамса на новости. Это просто-напросто плохие водители! Воображать себе всякий вздор — это не похоже на меня, я придерживаюсь фактов. Впрочем, и среди них вздора хватает.

У нас под ногами бьется огневое сердце

Исландский плюм — это мантийный плюм под островом Исландия, поставляющий горячее вещество из земных недр к поверхности. Этот поток ослабляет земную кору и подготавливает разъединение литосферных плит.

Джиллиан Р. Фулджер. Плиты против плюмов: геологическая полемика. 2010

Хребет Рейкьянес трясется уже три недели. Конечно, он всегда был в движении, с тех самых пор, как земная кора начала расползаться 66 миллионов лет назад и Норвегия с Гренландией стали медленно отплывать друг от друга в разные стороны. Что само по себе не новость. Но в последние дни толчки возле острова Эльдей усилились, а эпицентр сдвинулся ближе к земле. Эта не та ситуация, чтобы начать беспокоиться; мои коллеги по-прежнему заняты своими делами, копошатся в бумагах и глядят на экраны компьютеров за своими рабочими столами, стоят в буфете и обсуждают происходящее за чашкой кофе, переминаются с ноги на ногу, повторяют «гм» и «ну-ну», а в воздухе разлита серьезность ожидания. Они замолкают, увидев меня, им всем хочется в вертолет, но в этот раз там только два места.

Йоуханнес Рурикссон прислоняется к потертому дверному косяку, пристально смотрит на меня из-под седеющих бровей: «Стало быть, ты летишь, малышка Анна. Вот уж неймется тебе! Хребет трясется, как всегда. Как в прошлом году, и в позапрошлом, и до того. Это ни фига не значит!»

Остальные молчат. Старикан возносит над нами голову и широкие плечи, скрещивает на груди мускулистые руки в потертом свитере, жует свою никотиновую жвачку и сердито смотрит на меня. Я встречаю его взгляд и поднимаю брови: слетать и разведать обстановку не помешает.

— Это истерия, и больше ничего. Вроде того, что у вас с Торбьёрном было. По-моему, вам лучше полетать над Баурдарбунгой, проверить котловины в Ватнайёкюдле. Вот что я думаю.

Он, как и я, прекрасно знает, что сейчас с Баурдарбунгой ничего не происходит, но дерзит, словно подросток, хотя ему уже вот-вот стукнет шестьдесят. У меня с ним бывали серьезные разговоры из-за его перепалок с коллегами-женщинами и опасного поведения в зоне извержений, и он всегда выкручивался, лишь однажды схлопотав замечание — когда попал на первые полосы зарубежных СМИ во время извержения на Холухрёйне. Тогда он вскочил на каменную плиту, плывшую по потоку раскаленной магмы, и стал позировать и усмехаться в объективы фотоаппаратов, точно адский серфер.

— Может, по-твоему, это и истерия, — отвечаю я, — но, сколько себя помню, геология основывается не на твоих взглядах, а на измерениях и научном наблюдении.