— Да, тыквочка, больна. И даже очень, очень больна. Ты понимаешь?

Я нахмурилась, но кивнула и сказала:

— Да.

— Вот потому мы и едем домой пораньше, — объяснил он. — Бабушка ждет тебя. Хочет тебя увидеть. Увидеть свою маленькую подружку.

Я все равно не поняла, почему папа везет меня домой так рано, чтобы повидаться с бабулей, если после уроков я каждый раз первым делом захожу к ней в комнату, и мы разговариваем. Она любит слушать, как прошел мой день в школе.

Мы свернули на нашу улицу и остановились на нашей подъездной дорожке. Папа немного посидел молча, потом повернулся ко мне.

— Знаю, тебе только восемь, тыквочка, но сегодня ты должна быть большой, смелой девочкой. Договорились?

Я снова кивнула. Папа грустно улыбнулся:

— Вот и молодец.

Он вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны, помог выйти мне, и мы вместе направились к дому. Машин у дома стояло намного больше, чем обычно. Я уже хотела спросить, чьи они, когда через двор между нашим и соседним домом прошла миссис Кристиансен, мама Руне, с большим подносом, на котором лежала какая-то еда.

— Джеймс! — позвала она, и папа повернулся поздороваться с ней.

— Привет, Аделис. — Мама Руне остановилась перед нами. С длинными, такими же светлыми, как у него, распущенными волосами, она была настоящая красавица. А еще она была добрая и меня называла доченькой. Я ее любила.

— Это я вам приготовила. Пожалуйста, передай Айви, что мы думаем о вас всех.

Папа выпустил мою руку и взял блюдо.

Миссис Кристиансен наклонилась и поцеловала меня в щеку.

— Будь хорошей девочкой, Поппи, ладно?

— Да, мэм, — сказала я.

Миссис Кристиансен повернулась и пошла через лужайку к своему дому.

Папа вздохнул, потом кивнул, и мы направились к передней двери. Едва войдя, я увидела моих тетей и дядей, сидевших на диванах в гостиной, и моих кузенов и кузин, игравших на полу со своими игрушками. Мои сестрички, Саванна и Айда — обе младше меня, одной четыре, другой только два, — сидели с тетей Сильвией. Они помахали мне, но остались у тети Сильвии на коленях.

Никто ничего не говорил, но многие вытирали глаза, а другие плакали.