Он замолчал, не сводя с меня глаз.

– Давайте вернемся к самому началу. Я не прибегал в Вашингтон в поисках работы. Вспомните, меня вызвали вы. Вы спросили, не хочу ли я сыграть в команде. Я ответил, что особых дел у меня нет, как нет и возражений; приехал, прошел собеседования и тесты, вроде бы нигде меня не завернули, миновало три недели, а теперь... – Вам заплатят за проведенное здесь время. – Да черт с ней, с оплатой! Мое время ничего не стоит, поэтому мне без разницы, оплатят его или нет. – Я поднялся из удобного кресла, по толстому ковру прошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на Капитолий, и повернулся: – Вы же даете мне понять, что дело не в отсутствии работы. Работа-то есть. Просто тот, кто хотел предложить ее Полу Каване, за последние три недели передумал. И я хочу знать, почему.

– Пол...

– Я хочу знать и хочу, чтобы вы мне сказали! Может, вы хотите перейти в другое место, потому что ваши люди поставили в этом номере «жучка». Я возражать не стану, но...

– Перестаньте! Ничего мы здесь не ставили.

– Тогда у нас серьезные неприятности, потому что миниатюрный микрофон вмонтирован в патрон настольной лампы, и...

Он встал.

– Это наш микрофон.

– Разумеется, ваш. Послушайте, Даттнер...

– Джордж.

– Джордж. Джордж, я знаю правила, действительно знаю. Я достаточно долго по ним играл. Понимаете?

– Конечно.

– Поэтому я не прошу вас изменить решение, поскольку, во-первых, решение принимали не вы, а во-вторых, такие решения не меняют. Я все это знаю. Так? – Он кивнул. – Меня интересует объяснение. За три недели моего пребывания в Вашингтоне кто-то передумал. Я хочу знать, в чем причина. Я помню свой послужной список за последние десять лет. Лаос, Вьетнам, Камбоджа... Везде я получал хорошие отметки, да и в Америке ничем себя не замарал. Я прав?

– Продолжайте.

– Так в чем же причина? На гражданке я не замечен ни в чем предосудительном. Родственники? Поголовно республиканцы, за исключением придурка-дядюшки, который в сорок восьмом проголосовал за Трумэна. И потом все они уже умерли. Колледж? Я не подписывал никаких петиций, не присоединялся к политическим группам. Играл в футбол, а по учебе держался в середнячках. Как-то меня хотели избрать в студенческий совет, но у меня не было свободного времени. Да и желания. После окончания колледжа я попытал силы в профессиональной лиге. Но не хватило мышечной массы. В августе умер отец, в сентябре я завербовался в армию. В центре учебной подготовки скоро стал командиром отделения, записался в десантники, потому что боялся высоты, но не хотел в этом признаваться. Половина знакомых мне парней пришли туда по той же причине. Остальные хотели умереть, и некоторым это удалось. Я отдал десантным войскам десять лет, и вам это известно. Мог бы отдать еще десять, но рано или поздно джунгли приедаются. Мне приелись, я вернулся домой, потом приехал в Вашингтон, и...

Я отвернулся от него, оборвав фразу, и вновь отошел к окну. Злясь на себя. Ситуация не требовала от меня таких слов. Я позволил себе разозлиться. Иной раз стоит разрядиться, дав волю эмоциям, но в данном случае никакого смысла в этом не было.

Я смотрел на Вашингтон, пока пульс не пришел в норму. Потом повернулся к Даттнеру. Джорджу. Он спросил, нет ли чего выпить. В ящике комода лежала бутылка неплохого виски, но я отрицательно покачал головой. Однако предложил позвонить в бюро обслуживания, если его замучила жажда. Он отказался.

Я вернулся к креслу, сел. Он так и остался стоять.

– Ваша очередь.

– Простите?