– Я, младший, предельно серьезен. Угроза только нарастает, – стращал Фостер.
Он припер брата к подставке с журналами. Его разговорный стиль основан на напоре. Сегодня Фостер был на взводе. Придвинулся вплотную к Эндрю и вещал, глядя ему прямо в лицо:
– Грядут мировые перемены. Все указывает на масштабное геофизиологическое изменение. Я годами говорил об этом и повторю вновь: уровень океанов поднимается! Растения и млекопитающие вымирают! Гибнут города, генетические бедствия всех мастей разгуливают по округе, как в воскресном парке!
– Ты о чем вообще, Фостер?
– Я о грядущей волне новых разновидностей рака, которые во время глобального красного прилива неизбежных будущих распространятся всюду, подобно обычной простуде.
– Будущ
– Именно. «Будущее» – собирательное слово для всех возможных будущих каждого индивида, – снисходительно, как ребенку, объяснил Фостер и продолжил: – Знаешь ли, Эндрю, я безмерно восхищаюсь тем, что ты делаешь для бездомных.
– Это что ты имеешь в виду?
– Что сказал, то и имею.
В красной библиотеке уже темнело; на улице смеркалось, зимнее небо выглядело пепельно-серым в чистых окнах, выходящих на восток. Который сейчас час? Тот самый мрачный час перед лунной ночью. Час коктейлей. Почему не горит огонь в камине? И где Спунер? У него с собой всегда есть выпить.
– В конце концов, разве не
Я всегда отдаю Эндрю то, что у меня завалялось в карманах. Поздно ночью из окон видны их костры.
– Здесь холодно или мне кажется? – прошептал Вирджил.
– Явно дует, – ответил я. Его тело, втиснутое рядом на расшитом двойном кресле с кисточками, казалось сырым и теплым; на щеках и белом лбу светилась липкая испарина – спутница его хронических ночных приступов горячки. – Тебе одолжить свитер?
– Нет.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Когда Хайрам разожжет огонь, все будет хорошо.
– Точно?
– Абсолютно.
– Если что, скажи.