Рос Олежка на дворе. И одна отрада — охромевшая овчарка, которая однажды прибилась к худющему рослому мальчонке…
С тех пор и полюбил Олег собак. И в «Универсале» сразу завел дружбу с Биллом. Гордый дог, не принимавший даже самых лакомых кусочков ни от кого из постояльцев, милостиво разрешал Олегу подкармливать себя.
Вот и сейчас — Олег зашел в бар, хотел купить какие-нибудь сладости для Билла. Но мистер Бергман замахал руками.
— Никаких покупать! Я есть дарю. Презент!
Он взял со стойки самую большую плитку шоколада в яркой, красной с золотом, обертке и протянул Олегу.
— Презент! — повторил он и галантно прижал руку к груди.
Что было делать? Олег взял шоколад, поблагодарил.
Беседуя с мистером Бергманом, он отламывал дольки от плитки и бросал Биллу. Тот ловил на лету, ел, щуря глаза от удовольствия.
Мужчины посмеивались: Билл был сладкоежка и больше всего на свете любил шоколад.
Между прочим, Олег Горев тоже был сладкоежка и тоже любил шоколад. Поэтому кормежка шла так: Олег бросал дольку Биллу и тут же клал другую себе в рот. Опять — Биллу, и опять — себе. Да здравствует справедливость!
Мистер Бергман от шоколада отказался: надув щеки, похлопал себя руками по широким бедрам: мол, и так слишком толст.
Но вот последний кусочек исчез в пасти Билла, Олег посмотрел на́ часы и встал. Тренер не терпел, когда нарушали режим.
— Скорых секунд! — на прощанье пожелал хозяин гостиницы, будто Олег направлялся на старт, а не в кровать.
— Благодарю!
Олег ушел к себе.
Номер был красивый и удобный, с широкой, как борцовский ковер, кроватью и с ванной.
К хорошему привыкаешь быстро. И Олег Горев, конечно, тоже уже привык и к полетам на скоростных чудо-самолетах, где сидишь в удобном кресле, хотя лайнер делает тысячу километров в час. Привык к заграничным городам, большим и маленьким, к комфортабельным отелям, к овациям и своим фотографиям в газетах всего мира.
И все-таки нет-нет да и вспыхивало в нем удивленье. Как это случилось? Он, самый обычный ученик столярного РУ № 7, до шестнадцати лет никогда не выезжавший за пределы своей Вологодчины, вдруг словно перенесся в другой мир.
И все это сделали коньки.
Вот и сейчас — он раздевался, и его снова объяло это изумление. Он, простой столяр, вон где, в Швеции. И его имя повторяют здесь сотни тысяч совсем чужих людей…