– Разве есть выход? – безнадежно спросила Карина.
– Уйду.
Она поглядела на подругу, поняла, что та говорит серьезно, и почувствовала, как болезненно сжалось сердце.
Зина уйдет. Оставит ее здесь одну. Умница Зинка, которая единственная в школе понимает Карину с полуслова. Да что ж за день сегодня такой разнесчастный!
– Зин, а как же ученики? – упавшим голосом спросила она.
– Не трави душу. – Зина страдальчески поморщилась. – Обойдутся как-нибудь. А я больше не могу. Пойду в частную школу, говорят, меньше трехсот баксов в месяц не платят.
– Там дети без тормозов, – сказала Карина, – балованные, им все позволено, вот и…
– И здесь все позволено, – перебила Зина. – И так и так продаваться, уж лучше задорого, чем задарма.
– Как знаешь. – Карина пожала плечами.
Конечно, Зине нужно работать в денежном месте. Она одна растит сына, его и одеть надо, и обуть, и накормить, и выучить.
А ей деньги без надобности. Дедовская дача в Кратово дает постоянный ежегодный доход в пару тысяч баксов – на одинокую безбедную жизнь вполне хватает. А лишнего ей не надо.
– Пойду, – Зина вздохнула и направилась к двери, – у меня там Кирюшка с Настей сидят. Свиридова играем в четыре руки, – она улыбнулась криво и жалко, – как я их оставлю, ума не приложу!
Она вышла из класса.
Карина прикрыла окно, наполнила под краном пыльный граненый стакан и полила загибающийся цветок. Потом уселась возле фортепьяно и принялась терпеливо дожидаться следующую ученицу.
Жалко Зину. Но у той хотя бы есть злость, энергия, побуждающая ее на поступки, заставляющая искать для себя лучшей доли.
А у Карины ничего нет. Поэтому она никуда отсюда не уйдет…
2
Когда Карина закончила работу, уже смеркалось.
Она привычно брела по своему излюбленному маршруту: пешком через скверик, мимо булочной, молочного, и, наконец, узкая асфальтированная дорожка, стиснутая с двух сторон длинными многоподъездными домами. Дорожка сворачивала влево и упиралась в грязно-желтую панельную пятиэтажку, в которой жила Карина.
Лифта в доме не было. На последний этаж приходилось карабкаться пешком.