Подняв взгляд с собственных промокших ботинок, Петер осекся на полуслове, завидев, наконец, свою предполагаемую собеседницу, и эта женщина лишь отдаленно напомнила ему деловитую подвижную Эленор. Сейчас Петер видел перед собой иссохшую сморщенную старуху, лежащую на кровати под двумя шерстяными одеялами. Она глядела на непрошеного гостя уставшими серыми глазами, в коих не читалось ничего, кроме отрешенной слабости, за пеленой которой угадывалось чувство вины. Женщина словно извинялась перед пришельцем за то, что слегла так не вовремя.

Как оказалось, старуха была в доме не одна — подле нее сидел человек, черты лица которого были скрыты полумраком комнаты — тусклый свет масляной лампы, горевшей на столе у окна, словно бы не дотягивался до него.

Петер распахнул глаза в ужасе: ему показалось, что над кроватью Эленор склоняется сам Жнец Душ, слуга Рорх, готовый забрать умирающую женщину на Суд Богов. Такое впечатление сохранялось ровно до того момента, пока рука с тонкими пальцами не вынырнула из полумрака и не положила старухе на лоб мокрую тряпицу.

Даже если предположить, что Жнец Душ может быть столь заботливым до своих подопечных, вряд ли он специально для старой Эленор Крейт вместо скелета в мантии стал бы походить на человека, а ведь вынырнувшая из темноты рука была человеческой. Огрубевшей, но сохранившей изящные тонкие черты, какие приобретают со временем, скажем, руки музыканта.

Незнакомец в плаще вывел Петера из оцепенения, заговорив с ним чуть приглушенным, хотя явно звонким от природы голосом. Складывалось впечатление, что мужчина нарочно старается говорить тише, дабы не побеспокоить больную.

— Эленор захворала, господин Адо̀ни. Сожалею, но вам следует найти сестре другую повитуху.

Лишь теперь человек поднялся со стула, что стоял подле кровати женщины и выступил из темноты, после чего Петер узнал его. Надо признать, меньше всего в доме повивальной бабки можно было ожидать увидеть местного кукольника. Его вообще редко можно было увидеть в любом другом доме, кроме его собственного. Он был нелюдим, в деревне слыл почти отшельником, хотя это нисколько не убавляло количества желающих приобрести кукол его работы, чтобы порадовать к праздникам своих чад.

Местный отшельник был высок ростом и довольно худ, но при этом назвать его хилым не поворачивался язык: как говаривали в деревне, он поддерживал форму едва ли не ежедневными упражнениями в фехтовании. Где и как кукольник обучился фехтовать, доподлинно было неизвестно. Ходили слухи, что он — ветеран Войны Королевств и что именно война сделала его столь мрачным и угрюмым. Спросить его об этом лично никто не решался: слишком боялись его возможных родственных связей с казненным в последний год войны опасным преступником, а связи эти, судя по имени притского кукольника, были весьма вероятны, посему селяне предпочитали не ворошить эту историю и довольствовались собственными домыслами. Сам же кукольник все слухи, витавшие вокруг его персоны, не подтверждал, но и не опровергал, так как не имел склонности вступать с кем-либо в любые разговоры, кроме деловых.

Петер тоже с радостью избегал разговоров, да и встреч с кукольником — было нечто отторгающее в его внешности… во взгляде. Нечто почти пугающее, хотя и неуловимое. Серо-голубые глаза смотрели на большинство людей подчеркнуто равнодушно, однако взгляд этот отчего-то пронизывал до самых костей, одновременно обнажая и игнорируя самые потаенные стороны человеческой души.

Петер не знал, только ли взгляд кукольника вызывал столь активную неприязнь, но приходил к выводу, что так оно и было, ведь в остальном этот угрюмый отшельник обладал вполне заурядной внешностью: тонкое лицо, чуть приподнятые густые брови, широко посаженные с едва заметно опущенными уголками глаза, небольшой с угловатым кончиком нос, довольно полные губы и низкий квадратный, сильно выступающий, но не широкий подбородок. К стрижке кукольных дел мастер, по-видимому, относился весьма небрежно: его темно-русые волосы, казалось, все были разной длины, самые длинные едва доходили до середины шеи.

Петер понял, что неприлично долго разглядывает гостя Эленор, и потряс головой, собираясь с мыслями.

— Г-господин Ормо̀нт? — изумленно спросил он, все еще покачивая головой. — Вы?.. Но как же мне…

Мысли словно унес бог-проказник Крипп. Неимоверным усилием воли, чувствуя все больший неуют под взглядом кукольника, Петер заставил себя вспомнить о цели своего визита, о которой, как он ошибочно полагал, забыть было не так-то просто.

— Моя сестра, — нахмурившись, более твердо заговорил Петер. — Она рожает. С ней сейчас ее муж, он послал меня за Эленор, другой повитухи в деревне нет.

Взгляд кукольника сделался холодным и колким. Петер раскраснелся, почувствовав себя глупо: неужто он решил, будто бы его речь могла резко заставить повивальную бабку, что так не вовремя слегла и, похоже, готовится к встрече со Жнецом Душ, набраться сил и последовать за ним к роженице?

— Тогда вам следует поспешить в соседнюю деревню, господин Адони. Эленор не сможет…

Старуха, до этого лежавшая молча, вдруг протянула к кукольнику руку и обратилась к нему почти с материнской нежностью:

— Ма̀льстен, — она заставила своего чрезмерно заботливого гостя посмотреть в ее помутившиеся от хвори глаза. — Ему ведь ни за что не успеть в соседнюю деревню. Без помощи Беата до другой повитухи не дотянет, я ее знаю…

Голос больной был похож на скрежет старых половиц.

Брови кукольника мрачно сошлись к переносице.