— Ох, — сказала она и, жалобно выпучив глаза, зарыдала.
В парке под мелким дождиком они из пластмассовых стаканчиков пили водку «Смирнов» со свежей карамелью.
Свою дачу Майские продали зимой, и за отдельную плату Заболот с остервенением забрасывал в крытую машину заснеженные стулья.
На Псковской дом восемь умерла старуха. Родственники заплакали, забил в барабан оркестр.
Поминать водили в три смены. Значит так. В первую сели те, кто помогал. Дали суп горячий, колбаску, пирожки, сырок.
Вторыми пошли соседи и подруги покойной. Эти сидели дольше, однако уходили не веселясь.
На вечер усадили родственников.
Брат покойницы, седой старик в роговых очках, встал и сказал слово.
— Сестра моя в молодости была красавица. А я вот ее пережил.
Он постоял, подумал, пожевал губами. Рюмка в его руках накренилась было, но он выровнял ее и, оглядев накрытый стол, неожиданно добавил с тоскою:
— Эх ты, красота-красота…
Шел сильнейший, даже по нашим временам, снегопад. Он валил, пер просто, я не знаю…
С неба валились глыбы. Бух, трах, ах, ах…
Валило заборы, часовни, деревья. Мужики по избам, дети по лавкам, бабы по окнам.
На избе Николая висела табличка: «Председатель общины».
У распахнутых настежь дверей стоял Николай и сумрачно созерцал снежное наводнение. В недрах дома сидела жена-красавица и читала книги. В доме же кончилась водка.
— Ни луны, ни водки, — горько заметил председатель общины и тихо закрыл за собою дверь.
Грушенька играла «Рондо каприччиозо» Сен-Санса. Играла не по-девичьи, по-мужски. Ух, блин, как она играла. Скрипочка в ее руках кричала и пела, как ангел, узнавший сомнение. Выпускная комиссия, как спятивший луноход, съежилась в углу и топорщилась очками.
Тяжелые плотные шторы шевелил туман, лезший из окна. Душно, август, еще эти, как их, рододендроны. Серый моросящий воздух налип на окна…
Профессор Бершадский Генрих Эммануилович был уже слишком стар для подобных стрессов. От игры этой молодой и красивой женщины ему стало страшновато и тоскливо. Будто смерть увидел.
akniga