По моей щеке скользнула мягкая кисть, рассеивая пыль измельченных жемчужин. От матушек в гареме я узнала, что такой порошок может сделать кожу сияющей, словно тысяча солнц, но если попадет в глаза, то вызовет слезы и временно лишит зрения.

Запах пудры окутал меня, как знакомый поношенный плащ. Я глубоко вдохнула и на миг вновь стала шестнадцатилетней и готовилась к празднику в честь сезона дождей во дворце. Арджун сказал, что я похожа на фонарь, и я показала ему язык. Налини тоже была рядом, облаченная в вызывающий наряд своего народа: шелковый шальвар-камиз[6], расшитый сотнями зеркал в форме лун, и красный узорчатый пояс.

Год спустя, когда Арджун стал генералом, я поведала ему, что собираюсь отнять трон у Сканды. Я по мере сил защищала свой народ от его правления, но теперь не могла оставаться в стороне. Уже нет. Без лишних вопросов Арджун пообещал, что он и его солдаты не пожалеют жизней ради моего дела. Еще через шесть месяцев я сделала свой ход. Брат был хитер, но жизнью дорожил больше, чем троном. Я думала, что поддержка Арджуна и его людей обеспечит мне бескровную передачу власти.

И ошиблась.

В ночь переворота на мне были лучшие доспехи: кроваво-алые губы вместо непролитой крови и темная, подобно ночи, сурьма, как символ хранимых мною тайн. Я вспомнила страх, от которого перехватывало дыхание, пока мы с горсткой лучших солдат ждали под мокрой каменной аркой. Вспомнила шляпки грибов, проросших меж камнями, бледных как жемчуг и кожа мертвецов. В темноте только их и получалось разглядеть. Я вспомнила, как прошла в тронный зал. Я так долго репетировала речь, что, когда наконец осознала случившееся, так и не сумела подобрать иных слов. Но я вспомнила тела на полу и молнию, что расколола ночное небо, будто яичную скорлупу. Я вспомнила лицо Арджуна, стоявшего рядом с моим совершенно спокойным братом. Он знал.

– Готово, – объявила служанка, удерживая зеркало перед моим лицом.

Я распахнула глаза и поморщилась, глядя в отражение. Алая краска выходила за границы губ, делая их толстыми и окровавленными. Сурьма была нанесена криво. Я казалась избитой.

– Тебе идет, принцесса, – издевательски-учтиво протянула служанка. – А теперь улыбнись и покажи нам знаменитые ямочки Жемчужины Бхараты.

Мало кто знал, что мои «знаменитые ямочки» – это шрамы. В детстве я порезалась тупыми ножницами, когда притворялась, будто деревянная статуя ракшаса настоящая и собирается меня съесть. «Судьба благоволит тебе, дитя, – сказала тогда матушка Дхина. – Даже твои шрамы прекрасны». По мере взросления шрамы напоминали мне, что, если дать людям выбор, они сами решат, что видеть. Потому я улыбнулась и понадеялась, что служанка увидит ямочки от улыбки, а не шрамы на лице девушки, которая с юных лет тренировалась с острыми предметами.

Служанка опустила взгляд с моего лица на сапфировое ожерелье в углублении меж ключицами. Я инстинктивно схватилась за кулон.

Служанка протянула руку:

– Принцу не понравится, что ты надела украшение, не подаренное лично им.

– Я рискну.

Ожерелье – единственное, что осталось у меня от сестры. Я не желала с ним расставаться.

Тем более это не просто украшение. В день, когда Майя вернулась в Бхарату, я ее не узнала. Сестра изменилась. Словно сумела отстраниться от зыбкой реальности одного мира и узрела под ним нечто большее. А потом она исчезла, промчавшись между лунным лучом и тенью. Ожерелье напоминало мне, что нужно жить для себя, так, как жила Майя. Но также оно напоминало о потере. Огромная непостижимая магия украла мою сестру, и всякий раз, глядя на кулон, я понимала: нельзя верить в то, что не можешь контролировать. Он велел мне верить в себя. Ни во что и ни в кого больше. И я не просто хотела жить с этой верой, я нуждалась в подобных напоминаниях. И скорее умерла бы, чем рассталась с ожерельем.

– Мне оно понравилось. Пожалуй, оставлю себе, – заявила служанка. – Отдавай. Сейчас же.

Она схватилась за жемчужную нить. Несмотря на тонкие руки, пальцы у служанки оказались сильными. Она исщипала мне кожу, пока пыталась подцепить застежку.

– Отдай. Его. Мне. Быстро, – прошипела она и ткнула костлявым локтем мне в шею, но я блокировала удар.

– Я не хочу причинять тебе боль.

– Ты и не сможешь. Стражники рассказали, насколько ты слаба на самом деле. К тому же ты здесь никто. – Глаза служанки лихорадочно блестели. – Отдай ожерелье. Что в нем такого важного? И после всего, что ты отняла? Разве не могу я забрать одно проклятое ожерелье?