Ох, для умной женщины она, наверное, чересчур тупая. Ведь у нее было все, чего только можно желать от жизни, – и большой дом, и уважение коллег, и друзья, и семья, которая ее любила… Она получила образование в Северо-Западном университете, и коллеги восхищались ее аналитическим умом. А Шейн недавно повысил ее до главного исполнительного директора в «Донован-Корпорейшн», – причем повышение было с огромной зарплатой и еще более щедрыми бонусами. Следовательно, она все делала правильно. Ни разу не свернула с пути истинного. Не совершила ни одной серьезной ошибки. И в результате добилась успеха. Но почему же она при этом по-прежнему сохла по Эвану Доновану?
О, это так нелепо! И это ужасно ее бесило. Страстная любовь шестилетней девчонки давно должна была закончиться. И уж никак не должна была терзать ее в тридцать один.
Пенелопа помассировала пальцами виски. В течение всех этих лет она бесчисленное множество раз пыталась образумиться, но ничего не получалось. Ох, какая ирония! Похоже, ее сердце – ее злейший враг. А ведь она так старалась… Господь свидетель, она очень старалась. Встречалась со множеством мужчин, высоко ее ценивших и обращавшихся с ней так, как она заслуживала. Но все равно она никак не могла забыть Эвана. И не могла забыть прошлого, которое значило для нее куда больше, чем для него. Казалось, он постоянно присутствовал в ее сознании. А ведь он ей сейчас даже не нравился. С ее точки зрения, нынешний Эван – не настоящий мужчина, а скорее мальчишка-переросток. Повзрослевшая версия прежнего Эвана, через которую она легко могла бы перешагнуть. Да вот только воспоминания не позволяли.
И не важно, сколько раз она говорила себе, что тот мальчик – лишь плод ее воображения. Сердце отказывалось в это верить. И она, как поется чуть не в каждой кантри-песне, сохла по мужчине, который никогда не полюбит ее. И Пенелопа не знала, что с этим делать.
Единственное утешение в том, что никто не знал об этой ее слабости. Ни друзья. Ни родители. Ни один человек в мире. Она даже его имя не писала в дневнике, боясь, что кто-нибудь узнает правду.
Пенелопа очень хорошо умела скрывать свои чувства. И всегда была очень сдержанной. Так что никто даже не догадывался. Следовательно, эту свою тайну она унесет с собой в могилу.
Глава вторая
Широкий захламленный стол отделял Пенелопу от ее босса и друга. Он разговаривал по телефону, а она сидела, постукивая высоким каблуком по ковру (единственная уступка страстному желанию бегать кругами по его кабинету, как сумасшедшая). Она слушала разговор Шейна с матерью, и было ясно, что дела плохи. К сожалению, такие разговоры сделались ежедневными.
Пока он разговаривал, Пенелопа мысленно твердила себе, что этот кризис – совсем не ее дело, что это не имело к ней никакого отношения. Ведь несмотря на свою близость к Донованам, она – не член их семьи, не так ли?
– Я пытался, – с досадой произнес Шейн, ущипнув себя за переносицу. – Даже не знаю, что еще можно сделать, мам.
Пенелопа возилась с чехлом айпада, стараясь не слушать, но ничего не получалось. Ведь темой разговора был мужчина, которого она никак не могла забыть.
Четыре месяца назад Эван получил серьезную травму, которая привела к тяжелейшей депрессии. Шла игра на своем поле с командой Миннесоты. И вдруг Пенелопа с ужасом увидела, как Эван упал. Все произошло очень быстро. Вот он ловит мяч, собираясь забить решающий гол, и тело его изгибается и грациозно взлетает в воздух. А уже в следующий миг его прямо в прыжке блокирует не в меру ретивый соперник-новичок. Когда игру остановили, Эван не сумел подняться. Пока медики пытались привести его в чувство, над стадионом висела неестественная тишина. Пенелопа же сидела, словно приклеившись к экрану телевизора, сидела, чувствуя, что сердце ее вот-вот замрет. Эвана, по-прежнему без сознания, унесли с поля, а когда он очнулся, ему сказали, что с футболом для него покончено. Иначе следующую подобную травму он может не перенести.
Первые несколько ночей были тяжелыми для всех. Борясь с желанием пробраться в больницу и увидеть его, Пенелопа находила утешение в заботе об остальных Донованах. Она взяла на себя все дела Шейна – перекраивала его расписание, беседовала с клиентами и передавала задания исполнителям, чтобы сам он мог сосредоточиться на семье.
Она подставляла Мадди свое плечо для слез и говорила ей, что все будет хорошо. Она варила для миссис Донован куриный суп с лапшой и присылала к ней уборщицу. Но Эван все глубже погружался в депрессию, и Пенелопу это угнетало так же, как и всех остальных.
– Хорошо, я попробую еще раз, – сказал Шейн матери. – Да, обязательно. Сделаю все, что смогу. Мама, но он же взрослый человек, и я не могу его заставить…
Пенелопа уже слышала множество подобных разговоров Шейна с другими членами семьи, она очень сочувствовала им всем, но особенно – Шейну. Казалось, перед ним возникла проблема, которую он никак не мог решить.
– Да, мам, я знаю. – Шейн с мольбой посмотрел на Пенелопу, – но что она могла поделать? – Мам, я должен идти. Я ему позвоню, а потом все расскажу тебе. – Он повесил трубку и, шумно выдохнув, пробормотал… – О черт…
Пенелопа встала, подошла к шкафчику и полезла за дежурной бутылочкой «Адвила»[1], которую велела офис-менеджеру принести в кабинет. Вытряхнула три таблетки, налила стакан воды и вернулась к Шейну, протянув ему раскрытую ладонь.
– На, выпей.
akniga