1. День первый и второй
Сегодня в «Алберт Хейне» на улице Рейнстрат я устроил скандал. Ну то есть
А потом пойти расстреливать всех и вся, хоть бы в том же «Алберт Хейне». Не получится, конечно, у меня столько патронов нет, у меня и оружия-то нет.
Вернувшись домой и разобрав покупки, я уселся в мамино электрическое кресло, которое вот уже неделю стоит посреди комнаты, как мастодонт, на том самом месте, где его поставили грузчики; место неправильное, сразу понятно, что я буду постоянно спотыкаться о шнур. Поставьте туда, пожалуйста, да, спасибо. И только сейчас я понимаю, что нужно было дать им чаевые. На обратном пути они наверняка возмущались. Хотя, может, и нет, может, они ломали голову, зачем этому дядьке старое кресло-трансформер, доставшееся ему от матери. Что ж, господа, могу рассказать: этот дядька и сам не знает зачем, сестра его от кресла отказалась, дом престарелых тоже, и, собирая вещи в палате матери, он вдруг подумал, что так будет хорошо, и в очередной раз пал жертвой своего квазибуддизма: доверяй своей интуиции, тут задействованы глубокие слои сознания, это чувство возникло не на пустом месте, кресло хочет к тебе.
И вот сижу я у себя в гостиной в массивном, уродливом до безобразия кресле-трансформере, обтянутом оранжевой и коричневой тканью, и играюсь с блоком управления. На иконках белым помечены части кресла, которые можно привести в движение соответствующей кнопкой; частей всего три, а кнопок шесть, на каждую часть кнопка «вверх» и кнопка «вниз», но все равно каждый раз, когда я нажимаю кнопку, то, что происходит, застает меня врасплох; не бывает так, чтобы то, что именно движется и куда, соответствовало моим ожиданиям. БЗЗЗТ. Хотел опустить спинку. Поднимается подставка для ног. БЗЗЗЗЗЗТ. Сиденье едет вверх и опрокидывается вперед. БЗЗЗТ. Хочу опустить сиденье, чтобы не вывалиться из кресла, но теперь опускается подставка для ног. БЗЗЗЗТ. А сейчас спинка опять отъезжает.
Двадцать лет назад я объяснял своей матери, как этим пультом управления пользоваться. Она вцеплялась в него мертвой хваткой и жала на кнопки сразу несколькими пальцами свободной руки, БЗЗЗТ, БЗЗЗЗТ, БЗЗЗТ, а кресло каждый раз делало не то, что ей хотелось, – ни в первый день, ни когда-либо потом. И я объяснял ей, и терпения моего с каждым разом становилось все меньше: смотри, тут изображено шесть маленьких кресел, и у каждой кнопки та часть кресла, которой управляет эта кнопка, выделена белым, видишь? Вот на этой картинке белая спинка, значит, что эта кнопка делает?.. Именно! А на следующий день все повторялось заново. У нее ничего не получалось, но она даже не пыталась в этом разобраться. Всю свою жизнь она на мгновение
Когда первое время после смерти отца она жила в отдельной квартире при доме престарелых и я еще мог выводить ее на прогулку, на обратном пути она, задолго до того, как в поле видимости появлялась ее дверь, доставала из сумки ключ и держала его перед собой как маленькое колющее оружие; как же меня это раздражало: да нам идти еще метров триста, мать, мы даже за угол еще не завернули, неужели обязательно доставать ключ прямо
Кресло старое, неизвестно, на сколько его механики еще хватит. По идее, давно надо было купить ей более новую модель, но она в нем уже почти не сидела: все свое время она проводила в общей гостиной вместе с другими стариками, страдающими деменцией, и там у них стояли кресла-трансформеры на несколько поколений новее. Как-то несколько месяцев назад я зашел в эту гостиную и не поверил своим глазам: казалось, все они, десять старушек и один старичок, все как один слабоумные, сидят на мостике звездолета «Энтерпрайз», только без аппаратуры и экранов, одиннадцать ветхих тел в новейших мягких креслах с высокими спинками и анатомическими подушками, бесстрашно следующие в направлении, откуда еще никто не возвращался. А между креслами к тому же бесшумно скользили по полу два робота-сиделки, покрытые мехом, который можно гладить; к ним я тоже так и не привык, хотя они разъезжали там уже несколько лет. При виде них я каждый раз думал, что здесь что-то не так, что им тут не место, как будто их транспортировали сюда из будущего. Но последнее время со мной такое бывает, мне кажется, что из будущего на меня так и сыплются какие-то новые вещи, старею, не иначе; раньше в шестьдесят лет ты только начинал жить, как будто тебе сорок, но это нам тогда было сорок, а шестьдесят было им.
Пару недель назад я видел, как три старика с деменцией встали вокруг такого робота и, радостно улыбаясь, тихонько его гладили, у них в руках и силы-то почти не было, и эти дряхлые пальцы соскальзывали с меха, от этого мне почему-то стало страшно, как будто это сцена из кошмарного сна или из фильма ужасов. А тут еще эти новые кресла. Только присмотревшись получше, я понял, что они
Это наши новые кресла, сказала Рокси с гордостью, как будто это она их спроектировала, но нет, она не проектирует кресла, она ухаживает за стариками с деменцией. Ей двадцать с небольшим, в глазах меланхолия, а голос хриплый, как будто она тайком курит. Они уже не на кнопочном управлении, уточнила она, а на оральном. Я не понял, специально ли она допустила эту двусмысленность, и побыстрее вошел в комнату, чтобы поздороваться с матерью, прежде чем представлю уже
Вот если бы дома было такое кресло, со всеми этими мягкими пульсирующими выступами и углублениями, даже представить страшно. Из него ведь вообще было бы не выбраться; мое кресло, слава богу, предыдущего поколения. БЗЗЗТ. Нет, сиденье. БЗЗЗТ! Сиденье! БЗЗЗТ! Да не вниз, а вверх! И вот я уже нажимаю двумя пальцами одновременно, еще немного – и я превращусь в свою мать, а может, уже давно превратился, просто сам пока не понял. Я и так, конечно, она, я – это моя мать и мой отец, их слегка потрясли, перемешали и перелили в стакан, и теперь жизнь по чуть-чуть отпивает от меня через трубочку. Добавить вам льда? Зонтиком украсить?
Я пытаюсь сконцентрироваться на кнопках. Подумай сначала, не торопись. Считай вдохи и выдохи. БЗЗЗТ. Нет, вверх! Чем больше я пытаюсь сосредоточиться, тем сильнее мой гнев. На кресло, на ту бабу в «Алберт Хейне», на письмо от издательши – только этого не хватало, с чего это она вдруг начала жаловаться на сюжет и все такое. Я не злюсь, я просто устал – последнее время столько всего произошло, – мне бы поспать. Когда-то я спал в этом самом кресле, я дежурил у постели матери, и мне как-то удалось выстроить спинку, сиденье и подставку для ног в одну более-менее горизонтальную линию, сейчас тоже должно получиться, хотя, может, в ту ночь я набрал какую-то тайную комбинацию кнопок; нет, не может быть, БЗЗЗЗЗЗТ, подставка, БЗЗЗТ, спинка. Смотри-ка, мы лежим, да настолько горизонтально, что даже возникает вопрос: а не опрокинусь ли я назад? Но в ту ночь, когда я у нее дежурил, этого ведь не произошло, мать тяжело дышала в своей постели, я лежал в этом кресле, почти не смыкая глаз, а сейчас, может быть, все-таки получится – нет, мне звонят. Леннокс.
Как будто мы только вчера разговаривали. Во всяком случае, тон у него именно такой. А вот я удивлен. Что это Леннокс, я понимаю, только когда он представляется, номер мне ничего не говорит. Зачем он звонит? Вот было бы смешно, если бы он предложил мне оружие: Леннокс, типа, читает мысли и исполняет желания, а ведь он, кстати, раньше работал с Де Мейстером, так что почему бы и нет, но в итоге он не за этим мне звонит, а чтобы рассказать, что Бонзо потерял память и надо к нему поехать и что-то сделать. Все равно совпадение, потому что Бонзо и Де Мейстер – это один и тот же человек. Потерял он память не полностью, говорит Леннокс, а только ту часть, которую мы для него придумали. Ну, то есть
Бонзо, повторяю я, Бонзо? Дай-ка подумать.
Естественно, я сразу догадался, о ком он говорит, но не хочу, чтобы он это понял, я стараюсь произвести впечатление человека, живущего такой богатой и наполненной жизнью, что имена из прошлого не сразу всплывают в памяти. Не важно, поверит
Итак, поверив в это, я говорю, что не понимаю, как можно потерять
Как это, тот Бонзо, каким мы его знали, спрашиваю я, опять, что ли, трахает студенток, стоя у окна общежития?
Нет-нет, спокойно отвечает Леннокс, как будто в этом вопросе нет ничего необычного, все-таки возраст уже не тот.
И только теперь мне в голову приходит вопрос о том, откуда Леннокс знает про потерю памяти. Значит, ты все это время поддерживал контакт с Бонзо? – спрашиваю я. Или не только ты, а вы все вместе, из Конторы, или как это у вас там называется.