Келвин устало улыбнулся.

– Я вам верю.

Лилли заметила на шее у него цепочку, на которой висел крупный серебряный крест.

– Так что скажете? – спросила она.

– О чем?

– О том, чтобы остаться. Чтобы поселиться здесь всей семьей. Что скажете?

Келвин Дюпре сделал глубокий вдох и повернулся к жене и дочери.

– Врать не буду… мысль не из плохих, – он задумчиво облизал губы. – Мы давно колесим по дорогам, а для детей это нелегко.

Лилли посмотрела на него.

– Здесь они будут в безопасности, смогут вести счастливую нормальную жизнь… более или менее.

– Отказываться я не буду, – сказал Келвин, взглянув на нее. – Но прошу вас… дайте нам время подумать, помолиться.

– Конечно, – кивнула Лилли.

На мгновение она задумалась о желании Дюпре «помолиться» и представила, каково будет иметь в своих рядах святошу. Несколько парней Губернатора, бывало, болтали всякую чепуху о том, что Бог на их стороне, и пытались представить, что бы сделал Иисус на их месте, но в этом не было истинной веры. У самой Лилли времени на религию не было. Да, она безмолвно молилась пару раз после начала эпидемии, но ей казалось, что это не считается. Как там говорится? В окопе атеистов нет. Она взглянула в серо-зеленые глаза Келвина.

– Не спешите, – Лилли улыбнулась. – Осмотритесь, побродите по городу…

– В этом нет нужды, – перебил ее новый голос, и все повернулись к тихой женщине, которая склонилась над своим дрожащим ребенком. Мередит Дюпре гладила дочку по голове и не смотрела на остальных. – Мы ценим ваше гостеприимство, но уедем сегодня же после обеда.

Келвин опустил глаза.

– Милая, мы ведь даже не обсудили, что собираемся…

– Нечего обсуждать, – женщина поднялась на ноги. Ее глаза исступленно блестели, потрескавшиеся губы дрожали, бледные щеки вспыхнули румянцем. Она была похожа на хрупкую фарфоровую куклу, расколотую пополам невидимой трещиной. – Мы уезжаем.

– Милая…

– Не о чем больше говорить.