Теперь каждый вечер принадлежал Джону Хедли, но Вин вовсе не вела себя как невеста на выданье. Она поднималась поздно, большую часть дня проводила в халате, не хотела слышать и слова о свадебных нарядах и запрещала сестрам распространять новость о помолвке. Они заметили, что она надевает кольцо лишь перед встречей со своим женихом. Флорри была расстроена, и Грэйси тоже совершенно не нравился ход событий. Незаметными движениями стрелка барометра чувств перемещалась вниз от верхней точки, благоприятствовавшей Джону Хедли. Достигнув своей цели, он стал таким же эгоистичным и невнимательным, как большинство мужчин. Анни жаловалась, что он проходит мимо нее, не проронив ни слова, тогда как мистер Харт всегда с приятной улыбкой обращался к ней: «Добрый день, Анни. Что, дамы у себя?» Мистер Харт всегда приветствовал Грэйси и Флорри со старомодной учтивостью, о которой они с сожалением вспоминали теперь, когда обращение Мака с ними свелось к фальшиво-радостным возгласам при встречах, при явном желании поскорее выпроводить их из комнаты и остаться наедине с Вин. Эйлин привыкла к тому, что в ухаживаниях за ее матерью ей отведена своя роль; но теперь, когда вместе с Вин она входила в гостиную, одетая в серое платьице с черным пояском, Мак пару минут спустя вручал ей пакетик леденцов или мандарин и отправлял прочь с наказом поделиться гостинцем с сестренкой Дорис. Однажды, не захватив подарка, он вложил в ладошку Эйлин трехпенсовую монетку. «Она не знает, что это такое», — нежным тоном сказала Вин, но почувствовала себя при этом уязвленной, а когда Мак появился в следующий раз, Грэйси вернула ему монету. «Наши дети не приучены брать деньги у гостей».

Однажды Вин пришло письмо с почтовым штемпелем из Ньюкасла, и Грэйси вертела его в руках и так и сяк. Адрес был написан четким почерком Джона Харта, и она непременно вскрыла бы его, если бы только осмелилась. Она подумывала даже, не бросить ли его в кухонную печь. Все знали, что Джон Харт уехал на север искать утешения в лоне своей семьи; с какой стати позволять ему напоминать о себе Вин? В конце концов благовоспитанность победила, и Грэйси положила письмо на буфет в прихожей. Она знала, что Вин оставит письмо у себя на туалетном столике. Исследовав его пару часов спустя, Грэйси не нашла в надорванном конверте ничего, кроме нескольких фотографий, завернутых в сложенный листок почтовой бумаги. Единственная фраза на листке была написана маленькими, очень черными буквами (каллиграфический почерк, который Джон Харт использовал в служебной переписке) и располагалась прямо под выдавленным адресом: «Сэнди всегда твой». Грэйси бросила снисходительный взгляд на фотографии: пирс, памятник Коллингвуду[14], место отшельничества Достопочтенного Беды[15].

Тем же вечером Вин сказала Маку, что она получила весточку от Сэнди.

— Как он перенес удар? — спросил Мак.

Вин была не в восторге от его тона.

— Он говорит, что он всегда мой.

— Отлично, но надеюсь, ты не всегда его.

— Джон Харт очень хороший человек.

— Но замуж ты выйдешь за меня.

— Да, Мак, но есть кое-что, о чем я должна тебе сказать.

— Говорите, прекрасная дама, слуга ваш внимает вам.

— Это о детях. Я еще не говорила тебе…

Мак нетерпеливо шевельнулся в кресле.

— Твои дети будут моими детьми. О чем тут еще говорить? — Мак полагал, что она вновь собирается затронуть старую тему, и не желал тратить драгоценное время на пустые разговоры.

Когда ранним утром Вин провожала своего возлюбленного, полисмен, ходивший в отдалении по улице, был, похоже, единственным, кроме них, человеком, бодрствующим, в Лондоне. Вдалеке колеса рыночных тележек сонно дребезжали по Кингсроуд на пути к Ковент-Гардену. Вин закрыла за Маком дверь и, продрогшая до костей, поднялась к себе. Утром она проснулась с чувством глубокой, необъяснимой тоски, и, после того как Анни принесла ей утреннюю чашку чая, никто из домочадцев не видел ее, пока она, все еще в халате, не появилась у детей за обедом. Прошло несколько дней, и однажды она поднялась, едва только выпила чай в постели, и оделась как на сраженье — корсаж, лиф и нижняя юбка из тафты в сборку под серым кашемировым платьем, сменившим ее глубокий траур. Она надела тесную шляпу с короткой вуалью и вышла из дому, не сказав никому ни слова. Грэйси, желая обсудить с Флорри необыкновенную ситуацию за завтраком, крикнула вниз на кухню, чтобы Анни отвела детей на прогулку. Никогда прежде Вин не выходила из дому в такую рань. Они еще допивали чай с тостами, когда Вин вернулась и встала в дверях, стаскивая перчатки, готовая швырнуть свою бомбу.

— Я сделала это! — вызывающе бросила она. — Я послала за Джоном Хартом.